Рекламно-информационный портал

Категории

Уважаемые посетители сайта! Будем благодарны Вам за оперативно высказанные мнения о наших авторах и публикациях.

Предлагайте темы. Задавайте вопросы.

 

06 06 2015Выходной

Одно забылось, другое видится с годами иначе

Неумолима река времени, не противостоять ее течению, не прибиться к берегу. Ускоряя бег на стремнинах, утихомириваясь в заводях и вновь вырываясь на необозримый простор, несет всех нас эта вечная река в неведомое. Стремительно ее течение, все короче остающийся путь...


Чем ближе мой последний предел, тем чаще смотрю на свои семейные фотографии. Их много - в альбомах, на полках книжных стеллажей, в папках с потрепанными обложками. Вот фотография сидящего на садовой скамейке юного кадета. Надвинув на брови фуражку с кокардой, он испытующе глядит на меня из своих шестнадцати лет. Это мой отец. Впереди мировая война, за ней Гражданская, сухие донские степи, разоренные станицы, Крым, Галлиполи, эмиграция... Ему неведомо грядущее, он не знает, что у него буду я, будет моя сестренка, не знает, что ждет его и всех нас. Все это впереди, а здесь, на снимке, он в той исчезнувшей жизни, за ним склонившаяся ветка какого-то дерева, под ногами трава, с тех пор давно ставшая землей.
На другой фотографии моя мама. В белой блузке, голова повязана таким же белоснежным платком, на рукаве большой, очевидно, красный крест. Ей семнадцать лет, идет второй год войны, мама - сестра милосердия. После революции она окажется в эмиграции, выйдет замуж, родит меня и мою сестренку, а в сорок втором умрет от голода в ссылке в Сибири.
На соседнем снимке родители в Тартуском парке. Обоим нет и сорока, еще молодые, счастливые... Земля запорошена снегом, неподалеку видна заснеженная беседка. Справа от мамы на светлом фоне чуть заметный силуэт. Это я. Когда-то мама вырезала ножницами мою фотографию из другого снимка и приклеила здесь, рядом с собой. Где-то уже в сибирской ссылке эта детская фигурка отклеилась и потерялась. Остался лишь едва заметный силуэт ребенка, с выцветшей фотографии смотрят только двое.
Еще одна фотография - я на руках у отца, рядом мама. Мне два года, через девять лет появится на свет моя сестренка Светлана, проживет шесть лет и умрет в один день вместе с мамой. Папы тогда уже не будет в живых, он погибнет в концлагере на Северном Урале, и из всей нашей семьи останусь только я один.
Перелистываю страницы альбома, хранящие следы исчезнувшего прошлого. На одной из потускневших за восемьдесят лет фотографий три молоденькие крестьянки и прижавшаяся к коленям старшей из них четырехлетняя девчушка. На обороте рыжими чернилами крупно выведено: «Снимались 1931 года 16 мая в субботу. Сняты Кланя, Дуня, Маруся и Шура». Внизу добавлено: «Сестры». На фотографии нет их родителей: мать не захотела фотографироваться, отец - в тюрьме за побег. Третий год в СССР идет массовая насильственная коллективизация и сопутствующее ей раскулачивание крестьян. Минет несколько майских дней, и тех, кто на этом снимке, вместе с сотнями таких же разоренных крестьянских семей повезут из прииртышских сел на баржах по Иртышу, а затем по многоводной Оби обживать заболоченный таежный Васюган. А спустя двадцать лет, в притулившемся на его обрывистом берегу убогом поселке Красноярка младшая из тех сестер – Шура - станет моей женой, с которой я проживу пятьдесят один год.
Листаю альбом и словно перелистываю в памяти свою жизнь. Год тысяча девятьсот пятьдесят восьмой... На васюганском яру - я, моя жена и по-крестьянски повязанные головными платками две наши малолетние дочурки. Внизу под крутояром несет темную воду отражающая небо извилистая река, на противоположном берегу уходящая к горизонту бескрайняя тайга. Там на Васюгане я прожил двадцать лет, там прошла моя подневольная молодость, там обрел семью.
А вот не столь давний снимок - на берегу другой сибирской реки Томи наша внучка в свадебном платье. Рядом с ней обнявший ее муж. Стремительно летят годы, меняется все вокруг, и как непохожа жизнь каждого поколения на жизнь предыдущего. Связующий время моих родителей с сегодняшним временем - я. На давних фотографиях ребенок, на сегодняшних - старик.
Храню фотографии и тех родных, которых никогда не видел, а знаю лишь по снимкам и воспоминаниям моих родителей. Революция и Гражданская война раскидали их по белу свету, давно развеялось их дыхание, канули в лету их следы. На выцветающих снимках ушедшая эпоха - высокие дамские прически, длинные платья, офицерские мундиры, цивильные долгополые сюртуки... Чем-то неуловимо отличающиеся от нынешних женские и мужские лица, грустные или счастливые глаза, надменные либо тронутые томной улыбкой губы... Запечатленные мгновения все дальше уходящего времени.
Есть у меня несколько год от года выцветающих снимков заводского поселка, в котором осталось мое детство. Прислала их моя знакомая, с которой в ту давнюю пору мы жили по соседству на одной улице. Дымящие трубы сланцеперегонного завода, крытые толем бараки и четырехквартирные одноэтажные дома, дощатые сараи для сланца, которым топили печи... Но глядя на эти фотографии, мысленно вижу не закопченные сланцевым дымом бараки и дома, не отвалы раздробленного шахтерскими кирками камня, не канаву с текущей из заводской бани мутной водой... Я вижу другое, что тоже там было: цветущие акации и сирень вдоль улицы, на которой мы жили, березу со скворечником около дома, качели, которые соорудил для Светланы отец... Вижу прозрачные белые ночи, высокий террикон, взобравшись на вершину которого в ясную погоду можно было увидеть кромку Балтийского моря. Мое небогатое, но светлое детство... С высоты прожитых лет оно как та далекая полоска сливающегося с небом горизонта. Там, где я был, и куда уже никогда не вернусь.
...Солнечный свет. Кажется, он везде одинаков - как в Сибири, так и в Прибалтике. Но там, на песчаном побережье Балтийского моря, я ощущал его иначе, он был неотъемлемой частью моего детства. Помню лучезарный свет, когда после долгого беспамятства, открыв глаза, я увидел склонившееся над моей кроваткой мамино лицо. После мама мне рассказывала, что тогда впервые за много дней я пошевелил дотоле парализованной рукой. Может быть, когда покину этот мир, опять увижу тот благодатный свет и склонившуюся ко мне маму. Увижу папу и маленькую сестренку, увижу негасимое сияние родительской любви, которое продолжает идти ко мне, как свет угасшей за сотни световых лет от нас бесконечно далекой звезды.
«Они жили вместе долго и счастливо и умерли в один день». Так заканчивается повесть о беззаветной любви двух людей. Умереть одновременно любящим друг друга тоже счастье, ибо страшнее смерти для них разлука. Жизнь моих родителей не была долгой, они были счастливы в браке, любили друг друга, но умерли насильно разлученными и зарыты в землю далеко друг от друга. Но если существует загробный мир, они там вместе.
Ведомо ли им о моей жизни без них? Знают ли, о чем я думаю, что вспоминаю, и иногда, вспоминая, плачу? Порой мне без них мучительно тяжело, но, наверное, им суждено забыть их земную жизнь, забыть тех, кто был с ними на этой грешной земле и кого они тогда так сильно любили. Они мученически умерли, и там, где они сейчас, не должно быть слез и печали. И все же хочу хоть на мгновение ощутить их души рядом с собой.
А может, души покинувших наш мир продолжают жить в тех, кто родился после?
Однажды ехал в автобусе, и крохотная девочка на руках сидевшей напротив незнакомой женщины неотрывно глядела на меня. Мать пыталась ее отвлечь, но девчушка упрямо поворачивала головку в мою сторону и пристально смотрела, смотрела, будто пытаясь что-то вспомнить. И вдруг личико ее просияло в улыбке. И потом, когда та женщина с ребенком сошла с автобуса, а ее место занял кто-то другой, мне еще долго виделась та радостная детская улыбка. Может, эта малютка знала меня в своей другой жизни. В той, когда у меня была маленькая сестренка Светлана... Только разве дано теперь меня узнать? Тогда я был мальчишкой, теперь - старик. Но как хотелось, чтобы детская душа узнала меня...
Чем дольше живешь, тем горше вбирающая в себя новые страдания моя память. Но как жить без нее? Только она дает возможность воротиться по уже однажды пройденному пути, прочитать страницы книги своей жизни. Но и мысленно нельзя заново день за днем прожить эту жизнь, невозможно шаг за шагом пройти по дорогам детства и юности... Словно выхваченную лучом света из темноты, вижу свою еще совсем молодую маму в беретке и полосатой кофточке, глядящуюся в овальное зеркало над комодом, вижу этот застеленный белой салфеткой комод, грезовскую головку девочки в полированной рамке на стене. Еще почему-то часто вспоминается трясущаяся на проселочной дороге телега, на которой я еду куда-то с мамой, редкий сосняк позаобочинами, широкая спина человека, который сидит перед нами, правя лошадью. Солнце уже село, но низкая гряда облаков горит закатом, и кажется, что мы едем на телеге в холодное пылающее зарево... Пытаюсь раздвинуть границы далекого видения и ощущаю свое бессилие - время погрузило все вокруг в тень. Но почему какие-то мгновения помнятся так ярко, почему память прокручивает все ту же пленку? Сухо жужжит старенький проектор, беззвучно идет один и тот же немой фильм. В пустом зале я один...
Но порой чья-то случайная фраза, чье-то имя, пустячная вещь, похожая на ту, что много раз видел в детстве, вдруг напомнит о прошлом, и всплывет в памяти давнее: книжная полка с отцовскими книгами, альбом с рождественскими и пасхальными открытками, матово зеленый абажур настольной лампы, при свете которого мама вечерами читала вслух про Тома Сойера, капитана Нэмо, Руслана и Людмилу... Напахнёт запахом далекого довоенного лета засушенный между страницами книги ломкий полевой цветок, застучит трещинкой ногинская пластинка с круглой наклейкой, и зазвучит, тревожа сердце, старый романс. Неслышно приоткроется дверь в детство, протянется оттуда светлая дорожка-половичка, и обнимет меня неостывшее тепло родительского дома.
Все ли было так, как представляешь сейчас, вспоминая далекое? Одно забылось, другое, наверное, видится иначе с годами. Как много зависит, с какого расстояния, с какой вершины смотришь... В детстве я любил переводные картинки, называвшиеся загадочными. Приложишь такую смоченную теплой водой к тетрадке, осторожно стянешь пальцами бумажку, и окажется под ней другая, непохожая картинка. Что истиннее - детское восприятие окружающего или то, каким видится прошлое сегодня? Ведь было что-то одно, только одно истинное. На склоне лет я не хочу вступать в спор с собой - ребенком. Тот мальчик не может мне возразить, он остался там, где осталось детство. Но этот мальчик - я, он - смотрящий на меня оттуда, моя совесть.
Вадим МАКШЕЕВ.

комментарии
Имя
Комментарий
2 + 2 =
 

634029, Томск,

пр. Фрунзе, 11-Б