В «Красное знамя» я пришел в 1976-м. Но мог бы оказаться семью годами раньше. Тогда, узнав, что вместе с университетским дипломом я получил распределение в Северо-Восточное геологическое управление, мой старший товарищ, обычно очень сдержанный, буквально взвыл:

-Витя, чего вы не видели в этом Магадане? Поверьте старому волку: не нужна вам такая романтика! Ни Колыма, ни Чукотка…
Поверить следовало: до того он сам лет пятнадцать отдал именно Колыме. Точнее, газете «Магаданская правда». «Хотите, мигом поломаю ваше распределение? – настаивал он. – Один звонок ректору – и будете работать у меня».
Звали товарища Аркадий Семенович Брускин, и он заведовал отделом партийной жизни в «Красном знамени». «Так я же не член партии!» - «Ничего, дело наживное. Вступишь…»
А познакомились мы в другой редакции, «Молодого ленинца», где я, учась на последнем курсе ТГУ, писал дипломную работу («Игнимбриты липаритов Анадырского массива; Центральная Чукотка») и ухитрялся работать штатным корреспондентом.
Судя по всему, Брускина притягивала наша юношеская орава. Он часто просиживал в этой компании вечера напролет, благо половина «ленинцев» жила тут же, в полуподвальных комнатах редакционного особняка. Это пр. Ленина, 66. А «Красное знамя» помещалось на пр. Ленина, 68. Такая топографическая близость очень помогала дружбе журналистских коллективов. Тем более что в старшей газете работали сплошь выходцы из молодежки.
Аркадий, хоть и человек со стороны, очень быстро стал своим. Ему было интересно с нами, племенем юным и дерзким. Самому-то уже стукнуло сорок пять. Очень почтенный возраст, к тому же – фронтовик. (Тогда слово «ветеран» еще не вошло в обиход.)
Надо сказать, что обращение на «вы» к людям, заведомо годящимся ему в сыновья, импонировало нам. При первом знакомстве он меня прямо-таки поразил: «Лойша? Понятно: из Гродно. Точнее, из Скидельского уезда». «Деды из тех мест, – растерянно сказал я. – А вы откуда знаете?» - «Я в тех местах работал корреспондентом ТАСС. После войны».
Мы сдружились, насколько это возможно при двукратной возрастной разнице. Журналист высокого класса, он писал легко и ясно, что очень непросто при тематике партийной жизни. Впрочем, партийная жизнь в данном случае – всего лишь эвфемизм. Брускин брался за любую тему, которая была ему интересна. И этим заражал читателей. К нему уважительно прислушивалось всякого рода начальство...
Учиться у него было бы лестно. Но я отказался – потому, что уже выбрал свой путь. Только северо-восток! Такому решению, кроме всего прочего, способствовали его собственные рассказы. В них сквозили изматывающая бессонница полярного дня и зловещая романтика нескончаемой зимней ночи. До сих пор вижу один эпизод: безмолвные черные тени, стремительно надвигающиеся в лунном свете на заезжего журналиста, вышедшего подышать морозным воздухом.
- У меня сердце сжалось… – признался Аркадий. – Но нет, никакой мистики! Просто здешние ездовые собаки хотели познакомиться с новым человеком, из самых добрых побуждений. И хотя зовутся лайками, на людей они никогда не лают.
Это было в пос. Эгвекинот на берегу Залива Креста. Залив же относится к Берингову морю. Оказавшись там, я тут же вспомнил брускинский рассказ. Хороший оказался поселок, по-настоящему городского типа. Но ездовых собак в нем уже не было. По гравийным дорогам, проложенным через тундру, бодро пыхтели трех- и пятитонные грузовики.
Через четыре года мы встретились с Аркадием Семеновичем… как вы думаете, где? В Магадане, от которого он так отговаривал меня. Отдав нашему «Красному знамени» лет пять-шесть, он вернулся к первой своей жене Аде Семеновне. Она, между прочим, была там очень известной персоной, поскольку заведовала единственным на всю необъятную территорию пивоваренным заводом. И «Магаданское» пиво котировалось в шестидесятые-семидесятые годы как одно из лучших на весь Союз.
Получилось так, что я вышел на Брускина в непростую для меня жизненную пору. И он принял во мне живейшее участие, когда медики определили онкологический характер моих недомоганий. Он поднял на ноги всю местную медицину, которая в конечном итоге отправила меня долечиваться конечно же в Томск.
Профессиональный циник, он был необыкновенно великодушен и чуток в нормальном человеческом общении. Потом он вышел на пенсию и вместе с Адой перебрался все в тот же город Гродно. Где вскоре и умер – от злой болезни по имени рак. Той самой, от которой, быть может, спас меня.
Однажды я крепко соврал, повествуя о нем. Цитирую: «Газетную свою жизнь Аркадий начал с армейской многотиражки где-то на фронтах Второй мировой. После войны был собкором ТАСС в Западной Белоруссии». Вранье происходило не от неряшливости. Просто я чего-то не знал, а что-то не понял. Произошло, по сути, недоразумение. Он просто обмолвился однажды, что первые его публикации случились в армейской газете. О том, что в ее штате Брускин не состоял, мне и в голову не пришло.
Нет, фронтовой журналист – это та еще профессия! Но моему старшему товарищу была суждена совсем другая стезя…
Цитирую справку. «БРУСКИН Аркадий Семенович, ветеран спецчастей оперативной разведки Генерального штаба Красной Армии, участник боев за Восточную Пруссию, по состоянию на весну 1945 года – старший сержант. Родился в 1924 году в с. Ольшаны Одесской области. На службу в спецчасти привлечен 6 января 1945 года. Присвоенный здесь оперативный псевдоним – «Кастер». В составе диверсионно-разведывательной группы (ДРГ) «Чернов-1», действовавшей 17 февраля – 10 марта 1945 года в тылу Восточно-прусской группировки немецко-фашистских войск. Состав группы – семь человек. Группа благополучно соединилась с передовыми частями победоносно наступающей на запад регулярной Красной Армии.
По состоянию на вторую половину апреля 1945 года – заместитель командира (он же – радист) специальной ДРГ «Чернов-2», в/ч «Полевая почта 66932» 3-го (диверсионных действий) отделения разведывательного отдела штаба 2-го Белорусского фронта.
В ночь с 19 на 20 апреля 1945 года в составе группы десантирован с борта самолета в районе немецкого города и крепости Пазевальк (ныне – в составе федеральной земли Мекленбург – Передняя Померания, ФРГ).
29 апреля 1945 года близ города Торгелов группа встретила наши передовые части.
Дальнейшая биография А.С. Брускина неизвестна».
Последняя фраза, по меньшей мере, странна. Впрочем, она завершает все такого рода персональные справки. Тем самым их составители как бы открещиваются от послевоенных судеб фронтовых разведчиков.
Выписка из наградного листа. «Представляется к ордену Отечественной войны I степени… Кандидат ВКП(б)… В Красной Армии с октября 1942 г. добровольно, по призыву ЦК ВЛКСМ… Находился в тылу противника в составе оперативной группы ЦК ВКП(б) с августа 1943 г. по июль 1944 г. в Белоруссии, с января 1945 г. по настоящее время – 2-й Белорусский фронт… несмотря на трудные условия работы на территории Германии, с момента приземления и до настоящего времени обеспечивает группу бесперебойной отличной связью с центром. Своевременно передал много ценных и достоверных сведений о войсках, оборонительных рубежах, складах и аэродромах противника».
Вдумайтесь: трудные условия работы на территории Германии – это здорово сказано! Со всей возможной деликатностью. Ведь работать приходилось даже не в тылу врага, а в самом что ни на есть его логове.
Писатель Владимир Карпов рисует нашего героя скупыми штрихами: «…Аркадий Брускин. Он помоложе Нади — ему всего двадцать лет. До войны учился в Полтаве. Веселый, общительный, бывший комсомольский работник. Брускин уже имел опыт работы в тылу врага. По заданию Центрального штаба партизанского движения его забрасывали в составе группы в Белоруссию. Вышел из тыла только в июле 1944 года».
Цитата взята из очерка, написанного через сорок с лишним лет после Победы. Сочинение большое, но малоинформативное, какое-то скукоженное… Такое чувство, будто автор до сих пор ходит вокруг да около военных тайн, не решаясь отдернуть завесу давнишней секретности.
В завершение писатель подводит жизненные итоги своих героев: «Аркадий Брускин стал журналистом. Он жил в Гродно, недавно умер».
Владимир Карпов прошел всю войну, стал Героем Советского Союза. Потом учился в Военной академии имени Фрунзе, еще долго тянул лямку; вышел в отставку полковником. В Союзе писателей СССР дослужился до генеральского чина: первый секретарь правления!
Что касается творчества… Оценка Генриха Каца, разведчика 283-й стрелковой дивизии: «.... А товарищ Карпов писал про своего лейтенанта Ромашкина, будучи отставным генштабовским полковником и членом Союза писателей, и правду говорить уже не мог, статус не позволял. А что на самом деле творилось во взводе у Карпова, я знаю из первых уст. Мой одноклассник Аркадий Брускин служил полтора года в его взводе и после войны мне много чего рассказал. Карпов даже в свое время о Брускине большую статью написал в журнале «Советский Союз»...
Вы правы, из этих книг можно иметь представление, как проводился разведпоиск, но все остальное там отлакировано по максимуму. Цензоры ничего лишнего не пропустили бы».
Генрих Зиновьевич имел два ордена Славы. К третьему, I степени, был представлен, но наградные документы затерялись каким-то мистическим образом.
Аркадий Семенович Брускин был очень хорошим журналистом и великолепным устным рассказчиком. Но о своей войне – нет, не написал ни строчки. А если кому и рассказывал, то, пожалуй, только таким же, как он сам, людям неназываемых военных профессий.
Виктор ЛОЙША.
От редакции. К сожалению, в нашем архиве не сохранилось ни одной фотографии А. Брускина. Возможно, такой снимок есть у кого-то из наших читателей? Просим сообщить нам об этом.