Очень сложно найти сколько-нибудь удовлетворительное социально-экономическое объяснение того, что случилось в России в феврале и октябре 1917 года. Несмотря на участие в Первой мировой войне, экономика страны была на подъеме. Да и одна из движущих сил революции – пролетариат жил отнюдь не так беспросветно, как позднее стали рисовать коммунистические историки.

Перечитывая уже в зрелом возрасте роман «Мать» Максима Горького, сразу обратил внимание на детали, ускользавшие ранее. Помните, что сделал совсем еще юный Павел, когда начал работать? Он купил рубашку с накрахмаленной грудью, галстук, калоши, трость и, конечно, гармошку, чтобы веселить душу и девчонок. Причем неквалифицированный работник мог на свою зарплату один содержать семью, поскольку отец умер, а мать (Ниловна) не работала. Да и жилищные условия у Власовых были более чем сносными, в достаточно просторной квартире Павел располагал отдельной комнатой. Так или гораздо лучше жили сотни тысяч рабочих семей.
Почему же в таком случае не только Павел, но и мать отважилась принять самое активное участие в революционных событиях? Почему рабочие, особенно молодые,  стали вести себя агрессивно, сбивались в большие группы, ходили по улицам, хулиганили, задирая, а порой избивая чем-то не понравившихся хорошо одетых людей? Мощно и ярко этот общий коллективный протест, а точнее сказать – бунт, развернулся в Санкт-Петербурге. Забастовки в столице начались в феврале. И хотя многие исторические источники утверждают, что поводом для выступлений стали перебои с поставками хлеба, но это только одна сторона медали. Обстановка была накалена до состояния социальной грозы  многими обстоятельствами, в том числе и сотнями лет гнета крепостного права, когда помещик мог оторвать грудного ребенка от матери, обменять на борзых щенков, проиграть в карты целое село, когда жизнь и права человека не значили ничего.
Между тем доминантой характера русского человека, да и многих других народов, проживавших в России, было и есть стремление к справедливости. А ее для простого человека не существовало столетиями, законы служили правящему меньшинству и направлялись против абсолютного большинства населения. Не потому ли родился протест, облеченный словами: «Суди меня не по закону, а по справедливости!» И копилась в недрах душ неосознанная и осознанная ненависть, мечта о страшной мести. А средоточием зла признали правителя России, царя Николая-II, к тому же еще и оболганного, опороченного вместе с супругой. Некому было защитить и поддержать своего верховного главнокомандующего, потому что начальник штаба генерал Алексеев и все командующие фронтов высказались за передачу власти, полагая, что это как-то успокоит растревоженное общество. А в столице творилось что-то невероятное. Выйдя на улицы, забастовщики распевали рабочую «Марсельезу» с провокационными словами: «На воров, на собак – на богатых! Да на злого вампира-царя! Бей, губи их, злодеев проклятых! Засветись лучшей жизни заря!» Ранним утром в центр города хлынула огромная толпа солдат и рабочих, подростков и уголовников. С наслаждением били витрины и громили дорогие магазины. Пьянящий запах свободы, разгул вседозволенности, предчувствие катастрофы постепенно охватили все слои населения. Появилась возможность люто отомстить за века унижений. И отомстили, да так, что перевернули, вздыбили, искалечили всю историческую судьбу многострадальной России, в том числе и десятков миллионов соотечественников.
Наверное, как Февральскую, так и Октябрьскую революцию можно назвать переворотом, захватом власти группой лиц. Но ведь если абсолютное большинство народа пошло за большевиками, значит, они сумели затронуть какую-то важную, чувствительную струну в характере русского человека, ту самую извечную жажду справедливости. Ну и, конечно, вели за собой массы, выдвинув популярные лозунги: «Вся власть Советам!» «Заводы, фабрики - рабочим!», «Земля – крестьянам!» Сулили златые горы, а что получил народ  взамен?
Вот как представлены глазами очевидцев на газетных полосах «Знамени революции» те судьбоносные для России дни. Временное правительство у последней черты, дышит на политический ладан. Свергнутый правитель, последний из династии Романовых царь Николай II c семейством и несколькими приближенными живет в Тобольске. Но и здесь царственным особам нет покоя. В публикации «Бедный голодающий» газета сообщает:  «Говорят, что у нас в России республика, что одним из основных лозунгов ее является равенство. А, между тем вот как описывает корреспондент газеты «Труд» питание семьи Николая Романова, сосланного в Тобольск.
 Ежемесячная смета буфета: чаю 2 пуда 25 фунтов, кофе – 7 пудов, сахар – 9 пудов, масла сливочного – 6 пудов, молока – 1200 бутылок, сливок – 290 бутылок или 1920 бутылок молока, муки крупчатой – 45 пудов, яиц – 600 шт.
Ежемесячный расход по кухне бывшего высочайшего двора в Доме свободы в Тобольске: мука пшеничная 1-й сорт – 2 мешка (10 пудов), рис – 1 пуд, крупы гречневой – 1 пуд, перловой – 3 пуда, пшена – 3 пуда, сахару-песку – 4 пуда, яиц куриных – 2000 шт.,  молока – 600 бутылок, картофеля – 20 мешков, масла сливочного – 10 пудов.   
Далее газета дает комментарий. «В то время как весь народ голодает, для бывшего царя, запятнавшего себя ядом преступлений и измен, создается полная роскошь. Как все это гармонирует с идеей справедливости?
По всей России для всех граждан запрещено употребление вина, но это запрещение не касается Николая Романова. Для него делается исключение. На днях привезли шесть ящиков вина, но солдаты, узнав об этом, разбили их по дороге с пристани и вино разлили. По поводу пропуска вина сделали запрос Керенскому…».
 Это лишь характерный эпизод информационной войны против старого мира. Газета продолжает публиковать «специальные телеграммы».
Вот разговор с членами Центрального почтово-телеграфного комитета:
- Каково общее положение?
- Керенский скрылся, и его войска в Гатчине сдались.
- Каков состав настоящего правительства?
- Я нахожу, что еще нет никакого правительства, ибо сейчас есть диктатура Ленина и Троцкого.
- Где сейчас Керенский?
- Его место пребывания не известно никому, он на нелегальном положении, ибо ему грозит самосуд большевиков.
- Много ли жертв в Петрограде за эти дни?
- Не более двух десятков, преимущественно юнкеров. Под Гатчиной с обеих сторон несколько сот. Вообще в Питере легче, в Москве ужаснее и жертв, говорят, более двух тысяч.
- Работает ли телеграф между Питером и Москвой и в чьих руках Москва?
- С Москвой работает, там комитет спасения сдался на почетных условиях, так что фактически власть в Москве в руках большевиков. Теперь о положении на фронте. Наступления не было, видимо, немцы полагаются на Ленина и Троцкого, что они сумеют еще больше разложить армию и государство. Наступление отрезвило бы солдатские массы и отвлекло от гражданской войны.
Газета знакомит читателей с репортажем И.Л. Нахановича «Октябрьские дни в Петрограде: «Город-призрак, туманный, фантастический Петроград, он в эти дни жил своей особенной жизнью. Снаружи, с первого взгляда, все было спокойно, как и в обычное время, двигались по улицам люди, как кровь в организме – гуще и быстрее к центру, реже и медленнее по окраинам. Стояли хвосты: «керосиновые», «обувные»… Шумели трамваи, автомобили, работали фабрики, торговали магазины… А в глубине уже чувствовалась тревога. Жизнь напоминала реку накануне вскрытия: слухи, туманные, как шорох трескающегося льда, порождающие выжидательное, пугливое настроение, носились в воздухе. При виде конного отряда солдат или казаков старушки радостно крестились и шептали: «Слава Богу! Погрому не будет».
А события шли, и кризис между Петроградским советом и правительством назревал все сильнее. Уж Керенский в Совете республики требовал разрешения расправиться с «большевистской чернью»…  А большевики все не выступали. И жил город в тревоге. Военно-революционный комитет, засевший в Смольном, начал готовиться к решительной битве. К Зимнему дворцу стягивались отряды юнкеров, некоторые казачьи части, пришла батарея. Стояли английские броневики с русской прислугой. Утром 24 октября Керенский на Дворцовой площади сделал смотр женскому ударному батальону, пришедшему для защиты Временного правительства… По коридорам Смольного сновали солдаты и рабочие-красногвардейцы, сосредоточенные, решительные. Резко выделялись своим спокойствием характерные лица матросов... Вечером Временное правительство отдало распоряжение развести мосты на Неве. И хотя крейсер «Аврора» и красная гвардия помешали этому, началась паника. Все спешили убраться домой, на подножках трамваев, как пчелы во время роения, висели пассажиры. Одного на ул. Садовой сбросило столбом под вагон. Остальные пассажиры хладнокровно смотрели на раздавленного и ждали, чтобы скорее тронулся вагон.
25 октября утром телефон, телеграф, банки оказались в руках военно-революционного комитета. Обыватели, ждавшие всяких ужасов, были изумлены строгим порядком, царившим на улицах. Какой-то господин, увидев матроса возле броневика, стоявшего у Госбанка, обратился к нему: «Спасибо, голубчик, что охраняете банк, а то эти проклятые большевики все разграбят». «Что вы говорите? - ответил матрос. - Я ведь и сам большевик».
В Смольном институте шло заседание фракций 2-го Всероссийского съезда Советов, открывавшегося в этот день. Наша фракция – фракция большевиков еще 24 октября вынесла постановление в виду тревожного времени не расходиться из Смольного и в всецело предоставить себя  в распоряжение ЦК партии… В два часа ночи получено известие, что Зимний дворец взят, Временное правительство арестовано, кроме бежавшего Керенского, и отвезено в Петропавловскую крепость… В пять часов утра, приняв резолюцию о переходе всей власти к Советам, заседание закрылось.
26 октября днем происходили фракционные заседания. Левые эсеры, пытавшиеся быть связующим звеном между нами и ушедшими «соглашателями», весь день провели в бесплодных спорах. Иначе обстояло дело в нашей фракции, и этим в громадной степени мы обязаны т. Ленину, сохранявшему ясность мысли и хладнокровие. Я видел его в апреле, когда он как победитель въезжал в Петроград на бронированном автомобиле, окруженный сотнями знамен, горевших под лучами прожекторов, как кровь. Сотни приветствий слышал он тогда и остался спокоен… И теперь у него не закружилась голова от достигнутых успехов. Исхудавший, обритый, он был по-прежнему невозмутим. Было слышно, как пролетит муха, когда Ленин читал во фракции декреты о Совете народных комиссаров, о мире, о земле, о созыве в срок Учредительного собрания… В два часа ночи принят Декрет о земле.
- Эсеровская программа! – крикнул кто-то Ленину.
- Мы не догматики, не книжники, мы - люди жизни. Закон, который мы предлагаем, желает крестьянство. И хотя мы знаем, что некоторые пункты, как, например, об уничтожении наемного труда, не пройдут в жизнь, мы говорим крестьянам: пробуйте, мы не будем мешать вам! Ваши ошибки научат вас! - ответил Ленин.
Декреты о мире и о земле, переведенные на многие языки, разбросаны в количестве 4 млн. экземпляров по всем фронтам, и теперь никакие силы не вырвут из сознания народного этого дела большевиков…».
Эхо свершившейся революции дошло и до губернского Томска. Газета «Знамя революции», в частности, сообщала:
«В городе по-прежнему все спокойно, принимаются меры к ликвидации забастовки служащих правительственных учреждений. Отдельные личности арестованы. Взводы артиллерии стоят в боевом порядке…». Члены Совета солдатских и рабочих депутатов Дрейман, прапорщик 38-го полка Зеленцов.
«Доклад о продовольственном положении Томска сделан нами в Губернском исполнительном комитете. Полное сочувствие. Обещают выслать тридцать тысяч пудов зерна экстренным поездом. Телеграфируйте наше согласие». Члены Томского Совета солдатских и крестьянских депутатов Дрейман, прапорщик 38-го полка Зеленцов, председатель Мериновцев.
  Подготовил
Владимир ФЕДОРОВ.