Вслед за Сосновским и Верхотомским острогами на высоком крутом берегу Оби, там, где в нее впадает река Уртам, томские казаки срубили очередной, на этот раз пограничный острог - Уртамский. Место это выбрано было не случайно. Еще в начале XVII века кочевые калмыки устроили здесь удобный перевоз для своих стад и грузов. Позже к ним присоединились торговые бухарцы. Товары из Средней Азии они везли в Московское и другие соседние государства, а назад возвращались с товарами из них. С каждым годом движение через перевоз заметно возрастало. Вот Сибирский приказ и решил взять его «под свой догляд». В 1684 году «именем государя» в Томск было послано соответствующее распоряжение.
Ставить Уртамский острог выпало Юрию Соболевскому, в прошлом жолнеру (солдату) Речи Посполитой. «Иманный» в одном из многочисленных сражений с Россией, он вместе с другими пленными был отправлен в Москву. Там принял православную веру и, присягнув на верность русскому оружию, получил назначение в Томск «казаком литовского списка». За тридцать лет добросовестной службы удостоился чина томского сына боярского.
О том, как именно уртамские казаки осуществляли «догляд» на калмыцко-бухарском перевозе, сведений не сохранилось, зато известно, что первыми жителями Уртамского острога стали тридцать четыре крестьянские семьи. Скорее всего, они и помогали немногочисленному отряду Соболевского построить не только сам острог с двумя дозорными башнями, съезжей избой и домом приказчика, но и Вознесенскую церковь. А весной следующего года распахали возле острога «государево хлебное поле». Так вот и стал пограничный острог «крестьянским».
Двенадцать лет спустя казаки из отряда другого томского служилого «литвина» Степана Тупальского в восьми верстах от переправы через реку Каштак у подножья безымянной горы в Кузнецких землях наткнулись на россыпь серых, ничем не примечательных камней. В другой раз они бы на них и внимания не обратили, но тут один из казаков всполошился:
- Стой, братцы! А ну как это серебряная руда?! Ей-богу, похоже.
- Тебе-то откуда знать?
- Родитель мой рудознатцем был, вот откуда. И я с ним, бывало, хаживал.
- Что бывало, то пропало, - заухмылялись казаки, но тут же посерьезнели, - Однако приглядеться не мешает. А вдруг твоя правда! Серебро – дело не шутейное. Поглянь-ка еще раз, да повнимательней.
Сын рудознатца поднял с земли несколько серых осколков и стал их дотошно осматривать. То так к свету повернет, то этак. То поскоблит, то послюнявит, то зачем-то к уху приложит. Потом тяжело вздохнул:
- Вроде она… Но без плавки трудно сказать. Кабы кузнеца с горном найти, другое дело.
Кузнеца нашли в пашенной слободе у реки Тисуль, в которую Каштак впадает. Измельчив камни, тот растопил их в выварной печи и подтвердил, что серебро в них и впрямь есть.
Степан Тупальский сразу сообразил, какая удача ему выпала. Тем же часом он наладил в Томской город посыльных с образцами каштацкой руды. Одни из них велел передать воеводам, другие – своему отцу, Юрию Тупальскому. Он хоть и в отставке ныне, но влияние на городскую власть имеет немалое, торговыми и промышленными делами успешно кормится. Уж он-то сообразит, как находку в Кузнецких землях к своей пользе повернуть.
В отличие от Юрия Соболевского Юрий Тупальский (настоящее его имя Горий) добровольно «отъехал» в Россию. Потому и начал свою службу не рядовым казаком, а воеводой Галича. Затем был переведен в Сибирь на более скромную должность – томского сына боярского. Однако и тут не затерялся. Послужильцы «иноземного списка» признали его старшим в своем кругу и доверили решать спорные и другие насущные вопросы. А там и сыновья Гория в возраст вошли, вслед за отцом чин детей боярских получили, стали ему надежной опорой. Ну и, наконец, ближайшим приятелем Гория Тупальского числился торговый грек Христиан Левандиан, имевший хоромы в подгородном посаде и три лавки на Гостином дворе. Однако мало кто знал, что прежде чем попасть в Томск, Левандиан был одним из известных мастеров-серебряников «аж в самом Ярославле». Как он в Сибири оказался, время умалчивает. Зато все дальнейшие события без труда в общую картину складываются.
Строить Каштацкий острог выпало конечно же Степану Тупальскому и его младшим братьям, а налаживать добычу серебряной руды греку Левандиану. Одна из четырех башен этой небольшой частокольной крепости стала его избой-горенкой. Напротив нее разместились кузня для плавки руды и полуземлянки для «заводских трудников». Чуть дальше столпились избы служилых людей, казенные амбары и погреба. Воротную башню украсила часовня в честь Трех Святителей. Приказная изба уместилась в третьей сторожевой башне. А для помывочных бань места в остроге не хватило. Пришлось срубить их на берегу реки Каштак…
Тут у читателей может возникнуть вопрос: почему река в Кемеровской области и один из исторических холмов в Томске называются одинаково – Каштак? Ответ подсказывает наука лингвистика. Тюркское слово «каш» имеет несколько значений. В одном случае это высокий, плоский берег, без деревьев и кустарников, в другом – гора, место кочевья, пастбище. Каштак в Томске и был в свое время такой горой. Снег зимой с нее выдували северные ветры. Трава, ушедшая под снег, обнажалась. Вот татары-эуштинцы и пригоняли сюда пастись лошадей. А в названии реки, близ которой угнездился Каштацкий острог, подчеркивались, прежде всего, ее береговые особенности.
Увы, рудник просуществовал здесь недолго. Чем глубже становились шахты, тем меньше они давали серебра. Весной их заливали талые воды, осенью – обильные дожди. Не выдержав надсадной работы, рудокопы и плавильщики то и дело сбегали. Пришлось серебряные выработки забросить. Вместе с ними угас и «заводской» Каштацкий острог. Но не угасла память о том, что и к нему, как свидетельствуют летописцы, «томичи руки приложили».
Следующий острог они поставили на правом притоке Оби – реке Умреве (ныне одноименное село Мошковского района Новосибирской области); по ней проходила тогда южная граница Томского уезда. В отличие от Уртамского Умревинский острог имел три дозорные башни, а его Трехсвятительская церковь была встроена в переднюю стену четырехугольного острожного палисада. Но так же, как и Уртамскому, ему суждено было стать «крестьянским» острогом.
А томский сын боярский Алексей Кругликов, строивший Умревинский острог, стал его приказчиком. Он провел здесь первую перепись местного и пришлого населения. Собранные им и его «грамотеями» сведения помогли очертить границы Умревинского стана, иначе говоря, еще одной западно-сибирской волости.
В шести верстах от устья реки Чаус, тоже впадающей в Обь-матушку, проходил в то время набирающий силу Сибирский тракт. Он связывал Московское государство с Зауральем и рядом восточных стран, а сибирские крепости - между собой и соляными Бурлинскими озерами. Как и на большинстве других торгово-перевалочных трактов, порядка здесь не было. То разбойная ватага засаду устроит, то немирные кочевые племена набегут. Охотников до легкой поживы везде хватало. Вот и решили томские управители на месте деревеньки, незадолго до этого основанной отставным казаком Ивашкой Анисимовым, заслоном от набежчиков и воровских людишек поставить Чаусский острог (ныне поселок городского типа Колывань Новосибирской области).
Кому поручить это ответственное дело, долго не раздумывали. Ну конечно же Дмитрию Лаврентьеву. Его отец Иван Большой Томской город чуть ли не с пеленок помнит. Он в приказной избе службу подьячим начинал, а к зрелым годам в дворяне выбился. Таких, как он и его сыновья, в городе по пальцам сосчитать можно. Тот же Дмитрий приказчиком Мелесского острога на реке Чулым успел себя показать. Под его началом тамошние казаки не одну осаду енисейских киргизов выдержали. Много у него и других заслуг, не только военных, но и строительных.
Лаврентьев и его казаки постарались на совесть. Отмерив пятьдесят саженей в длину и тридцать в ширину, поставили четыре глухие наугольные башни да «две башни с передними и задними проезжими воротами и три запускные решетки», а между ними заплот «весь рубленый в две стены с преградами и покрыт весь тесом». С особым старанием «собрали» казаки съезжую избу и жилье для приказчика. Не дом получился, а воеводские хоромы. Видать, полагал Лаврентьев, что он управлять острогом и останется.
Так оно и случилось.
Уже через год возле острожных стен загудела пчелиным ульем Чаусская пашенная слобода. Первые дворы здесь поставили томские казаки. К ним стали подселяться крестьяне с реки Ишим, охотники на пушного зверя, гулящие, ссыльные, торговые и ремесленные люди. Работы всем хватало. Земли вокруг плодородные, начальство подходящее, а краше Ильинской церкви другой такой за сотни верст не сыскать. Кто по Сибирскому тракту едет, непременно помолиться к ней завернет.
Но самое примечательное в этой истории то, что Чаусский острог, построенный как военная крепость, за сорок с лишним лет о своем прямом предназначении так ни разу и не вспомнил. Нужды не было. Большинство проблем, раздиравших прежде многоплеменную и многонациональную Сибирь, стало возможным решать не силой, а мирными переговорами, торговыми и другими связями. Вот надобность в острожных укреплениях и отпала.
Сергей ЗАПЛАВНЫЙ.