В девять лет он мечтал: «Вот произнесу первую строчку, а последнюю скажет любой». «Теперь если я начну: «Тополиный пух…», то все продолжают: «Жара. Июль». Это и является  для меня самой ценной наградой, – признается Михаил Васильевич Андреев. – Когда впервые слышу песню со своим текстом, сначала думаю: какие хорошие слова. И только потом их узнаю. Если слышу песню в маршрутке, мне не хочется всем рассказывать, что именно я написал эти стихи. Но все же трепещет какая-то струнка души. Возможно, раньше я бы сказал, что это тщеславие, высокомерие или гордость. А теперь все чаще задаю себе вопрос: а что еще ты, Михаил Андреев, напишешь?»

С поэтом мы встретились за месяц до инновационного форума. Не берусь утверждать, что приехал он из столицы, чтобы принять участие в культурной программе INNOVUS’а. Но организаторы сначала планировали сделать его ведущим концерта группы «Любэ», а самих музыкантов со всей аппаратурой – на баржу. Но холодный май внес поправку в планы. 

Свой приезд Михаил Андреев не афишировал, и до того, как появиться перед многотысячной толпой на концерте «Любэ», вел почти затворническую жизнь, лишь иногда делая исключения для читателей и друзей. Томичи бурной радостью приветствовали своего прославленного земляка, а он раскрыл перед ними секреты, как написались такие известные строчки: «Потому что нельзя быть красивой такой…», «Главное, что есть ты у меня…», «А листочек с березки упал на плечо…».

Песня выбирала его

В своем последней по времени, одиннадцатой по счету книге «Потому что нельзя» историю строчки «Главное, что есть ты у меня» он описывает так: «Эта фраза была выловлена из нашей жизни неожиданно, как будто сачком для бабочек, а может быть, китобойным гарпуном, которым ловят огромных китов в Атлантическом океане. Я такой был счастливый, когда нашел эту фразу, когда она наконец-то целиком проявилась у меня в сознании, из ниоткуда. Я помню, даже подпрыгнул в комнате от радости». 

Сегодня песни и Андреев составляют неразлучную пару, как Санчо и Дон Кихот, как Чип и Дейл, как Холмс и Ватсон, словом, близнецы-братья. Принято считать, что песни принесли ему популярность, известность, славу. Это так, если сравнить 30 тысяч экземпляров поэтических сборников в начале 80-х  и 200-миллионную аудиторию слушателей в начале 2000-х. Но ведь без 30 тысяч не было бы и 200 миллионов. Да и тираж в 30 тысяч экземпляров для начинающего поэта, самого молодого члена Союза писателей, – это признание его дарования,  серьезное мерило успеха, такое же, как звание лауреата Ленинского комсомола.

Так что песня в лице композитора Игоря Матвиенко выбрала для своей славы Михаила Андреева, чьи сборники с философскими и лирическими стихами стали выходить в столице. В ту пору поэт, рожденный на чаинской земле, был уверен, что «задача поэта – произвести инвентаризацию бытия, проникнуть туда, куда не в состоянии пробраться ни физика, ни математика, ни философия». Он старался всему дать свое имя – заливы у него широкоспинные, а река течет взволнованно, и «сквозь кроны тонкие оконца туман младенческий течет. Чтоб раньше всех увидеть, трава на цыпочки встает». Андреев, впускал природу в стихи, понимая, что «все мы у природы в кулаке».

С рифмой он познакомился в третьем классе, записывая первые строчки в ученической тетрадке. Ему казалось, что стихи приходят сами собой, учиться поэзии не надо, а надо уметь делать что-то конкретное. И все-таки, приехав из своей деревенской глубинки в Томск, Михаил поступил в ТИАСУР,  выбрав инженерное, но не совсем конкретное дело, а дело, которое требовало умения абстрактно мыслить. 

- Мне было интересно узнать, как происходит распространение радиоволн, и что из себя представляют сверхвысокие частоты. Но на последнем курсе что-то изменилось. Мне захотелось иметь побольше свободы, а ее тогда могла дать только поэзия. Поэтому моя инженерная карьера очень быстро оборвалась. Всего год проработал на томской телевышке, а потом ушел «на вольные хлеба».

Но именно в ту пору молодого поэта заметили известные и авторитетные поэты Василий Казанцев, Римма Казакова, Игорь Шкляревский и, как говорится, благословили. Ну а строчки Иосифа Бродского, присланные из-за океана и помещенные в качестве предисловия к сборнику «По материнской линии», вообще открыли широкую дорогу молодому таланту. Андреевские стихи приглянулись ему своей угловатостью. Другие отмечали чуткость Андреева к едва уловимым движениям души, свободное дыхание и свет в его поэтических строках, свежесть образов. Михаил Андреев вошел в большую литературу, как писал Шкляревский, «как пассажир, на таежном полустанке». «Снял рюкзак, и сразу запахло хвоей, костром, оттаивающими хариусами… Нежный запах, как будто разрезали свежий огурец, - с огорода, а не из парника». 

Вот именно в то время  худсоветы, через которые проходили эстрадные песни, требовали искать подобные свежие стихи. И однажды Матвиенко открыл андреевский сборник «По материнской линии» и понял: то, что надо. Разыскал домашний телефон Андреева и позвонил в Томск. 

- Игорь представился, сказал, что ему нравятся мои стихи, спросил, могу ли я писать стихи на готовую музыку, после моего «да» предложил обсудить дальнейшее сотрудничество. Я сказал, что через день вылетаю в Москву, тогда и встретимся. И вот я приехал получать премию Ленинского комсомола. После церемонии пришел в какой-то Дом культуры на окраине столице, где шла репетиция «Любэ». Вижу, сидит парень. «Как зовут?» - «Коля» - «Михаил». Сидим дальше, ждем Игоря Матвиенко. Наконец, мы с Николаем дождались. Потом выяснилось, что «Любэ» исполняют уже песню на мои стихи. И они сыграли при мне «Клетки, клетки, клетки…».  Я послушал, пошел в гостиницу, включил телевизор, и как раз идет сюжет, как вручают награды, и тут показывают меня.  На следующий день снова пришел на репетицию.  Хотя меня никто не звал, но очень хотелось. Коля говорит: «Я тебя по телевизору видел. Ты, оказывается, знаменитость! Ты такой крутой,  дай тебе руку пожму». Так завязалась дружба. 

Тогда группа «Любэ» была «известна» настолько, что Андрееву пришлось записать название в блокнот, и он часто заглядывал в него, чтобы не забыть. За годы сотрудничества с Матвиенко Михаил Андреев написал тридцать песен, которые исполняет Николай Расторгуев. Причем одни из основополагающих, которые цементируют всю программу «Любэ»: «Клетки, клетки, клетки», «Трамвай «пятерочка», «Спасибо, что есть ты у меня», «Там за Синим утесом – покосы…»,  «Отчего так в России березы шумят», «Дед», «Годы». 

- Есть более известные, есть менее. Например, песня «Охота» («А мужикам охота на охоту») так зацементировалась в охотничьих домиках, что ее считают своей. Ее поют, как народную. Она стала самостоятельной. Для автора – это счастье. Но, понимаешь, рождались-то песни не в Москве или Новосибирске, а в Томске. В них все – о городе, о томичах, о нашей природе, о наших домах, о Синем утесе, о трамваях и даже про березы и смородину. С детства в память врезалась картина: береза стоит на откосе, ветер качает ее, и она тонким прутиком песок скребет. Это чаинская реалия. Да, первоначально «Трамвай «пятерочка» шел на Черемошники, и был он «однёрочка». Игорь Матвиенко уже написал музыку, а потом позвонил и попросил: «Давай напишем Черемушки… для всех городов». Я это сделал, но особенно долго думал, какой же номер должен быть у трамвая. «Однёрочка», как в первоначальном варианте, маловато для развитого социализма, подумают, что в городе только один трамвай, так и получилась «пятерочка».

Стихи на березовом чурбане

- Последний год мы с вами чаще общались в фэйсбуке, чем вот так, лицом к лицу. Переезд в Москву в чем-то изменил вас?

- Я избавился от многих иллюзий. Здесь механизм шоу-бизнеса кажется совсем другим. Но я живу в каком-то едином пространстве, не разделяя его на отдельные города. 

- И все-таки приезд на родину – это счастье для вас?

- На родину – да, счастье. Но тут тоже не все просто. Приехать – а кто встретит, что здесь увижу, оправдаются ли ожидания? Другое дело, родная деревня в Чаинском районе. Там я давно не был. Думаю, в июле-августе-сентябре туда махну.

- Как раз на покосы успеете. «Есть за Синим утесом покосы…» Помните, как мы с вами в Заварзине траву косили?

Это был репортажный хитрый ход, чтобы на природе разговорить поэта, чтобы он вспомнил через движение, через запахи то, что было в детстве. Тогда он и рассказал, что его  предки  в Сибирь приехали по доброй воле, в столыпинскую реформу, землю искать. А вот на томскую землю родителей в 30-х годах сослали. Как детей раскулаченных. Семья жила в трехстах километрах от Томска. Чтобы добраться до города, надо было три дня плыть на пароходе, который отходил от колпашевской пристани. Тогда он читал книгу. Так он открыл Ахматову, а потом Георгия Иванова, но, по его признанию, зависимым от искусства стал, когда прочитал «Медведя» Фолкнера.  

- Недавно я узнала, что Михаил Андреев – обладатель «оранжевого» пояса по каратэ. Вы были одним из зачинателей движения каратэ в Томске, даже группу тренировали.

- Но мы же о поэзии говорим, при чем тут каратэ? Поэт должен быть беззащитным. 

- Но беззащитные стихи побороли спортивные успехи. Поэзия оказалась сильнее кулака.

-  Да, поэт-Андреев поборол спортсмена-Андреева. Цветные пояса – это не высокие достижения. Но у меня официально полученный пояс, пусть цветной, но не купленный черный. Тогда они были на вес золота. Есть у меня и дипломы за победу в стиле киокушинкай. Я тренировал до официального запрета каратэ, то есть до 1982 года, а  потом нас закрыли. Почему увлекся? Потому что в юности интересно все. А тут еще трудности – никакой официальной информации о восточных боевых искусствах, доставал с трудом. Ездил в Москву на сборы, брал из рук в руки, у лучших каратистов уроки брал. Потом своим мальчишкам показывал. 

От того времени остались стихи: «За речкой Томью  было это, где били вьюги наповал, на чердаке спорткомитета я третью зиму зимовал. Я жил. Влюблялся. Мылся в бане, смывая сажу и грехи, и на березовом чурбане писал о родине стихи». 

-  Мне доводилось наблюдать ваши встречи с читателями, всегда находится какая-нибудь девочка или мальчик, которые спрашивают, как стать знаменитым?  

- А я не знаю, как отвечать. Потому что со мной произошло просто чудо. 

Татьяна ВЕСНИНА.